Простодушный москвич Владимир Гиляровский

Это звучит как-то неправильно. Ну как это москвич может быть простодушным! Москвичи – они другие. А вот Владимир Гиляровский, Дядя Гиляй, журналист и писатель  ( 1 октября - 90 лет со дня его смерти, а в ноябре отмечаем 170 лет со дня рождения), как был, так и остался простаком, сумев при этом стать одним из символов столицы. А  очерковая  книга  «Москва и  москвичи» - вечным примером и недостижимым  образцом художественного краеведения.

Он был – большой. И страсти у него были большие. Богатырь сложением, выходец из не богатой, но и не бедной семьи Вологодской губернии, он рано сбежал из гимназии и заодно из дома. Отправился по Руси. Причём совершенно без надрыва, свойственного, например, Максиму Горькому.  Просто шел пешком, останавливался там и тут, и кем только не становился – от юнкера и рабочего на заводе до объездчика диких лошадей, бурлака  и актера.  Почитайте об этом в его мемуарных очерках! И везде ему как будто не везло. А вернее, он везде и всюду попадал впросак, о чем рассказывает честно и без утайки. Например, с  завода ему пришлось уйти потому, что перебросил через забор собачонку, а она попала… в котел со щами артели! Мужики погнались за ним, он прочь, прочь… да так и сбежал из города, отправился странствовать дальше. А из  вполне привилегированного сословия юнкеров, будущих офицеров, он выбыл, подобрав подкинутого младенца…   Виданное ли дело!

Причем он не был «озорником» или балбесом.  Просто как будто следовал за судьбой, пожимая богатырскими плечами на все многочисленнейшие неудачи. И судьба, изрядно поводив Гиляровского по российским буеракам,  щедро вознаградила его. Сделала королем московском репортеров, а потом и лучшим московским краеведом.  А ещё есть улица Гиляровского , в хорошем районе столицы, которая, думаю, не будет переименована никогда.

Гиляровский начал с голодной участи репортёра за копейку.  И тут ему, вроде, повезло – ну как повезло, судите сами: он попал на Ходынскую давку, когда на коронационном празднике  в честь Николая II погибли   сотни людей. И Гиляровский написал оттуда отличный, смелый и страшный  репортаж.  А потом он попал на место страшной железнодорожной катастрофы, одной из крупнейших в России позапрошлого века (погибло более 40 человек, Гиляровский работал среди мертвых тел,  да так, что  по собственному простодушному признанию, полгода почти не чувствовал запахов и не мог есть мясо). Много, много было таких историй! Не боялся он ни наемных бандитов (ему, конечно, угрожали за критические материалы), ни властей, кисло смотревших на его работу.

Не случайно дядя Гиляй стал своим на самом дне Москвы, в Хитровских трущобах,   полных беглых каторжников и просто опустившегося сброда.  Общался с лютыми душегубами. Они, мне кажется, не убили его (а им это легче, чем муху прихлопнуть)  просто потому, что дивились его честности, искренности и какой-то наивности. Да, он был вечным ребенком! И шутки у него были соответсвующие: говорят, однажды, выйдя из ресторана с большой компанией,  Гиляй ухватился одной рукой за фонарь, а другой — за извозчичью пролетку, и лошадь не смогла сдвинуться с места.

Очерки Гиляровского из жизни преступного мира Москвы, да и московского быта вообще,  до сих пор дают огромный материал для беллетристов и сериальных сценаристов. Не устарели! (Кстати, в одной из  серий детективных романов  Гиляровский фигурирует как персонаж – и в недавней экранизации этого романа тоже; слабый фильм, честно говоря, а дядя Гиляй, повторю, был сильным и добрым).

Известна история, как он водил в Хитровку труппу МХТ, собиравшуюся ставить «На дне».  Театральные деятели были в ужасе, впечатлений им хватило на всю жизнь, Гиляровский только добродушно посмеивался над их реакцией.

Вообще, он был человек с юмором. И юмор у него был таким же незатейливым, но сильным, как он сам. Есть такая легенда: на открытии выставки «Ослиный хвост» Гиляровский побродил, с изумлением глядя на модернистские  полотна,  а потом подкрался к одной картине и перевесил её вверх ногами. И потом каждый день заходил посмотреть, не исправил ли кто. Иногда встречал у картины автора. Но даже тот до конца выставки  ничего и не заметил...

С ним дружили великие мира сего – тот же Чехов. Но читая записки  Гиляровского об этой дружбе (он очень гордился ей), хорошо видно, что Антон Павлович относился к великану с  иронией, не всерьёз. «Не человек, курьерский поезд. Остановка пять минут. Буфет» - говорил о нем автор «Чайки». Ей Богу, обидно, что Гиляровский этого не замечал.  Или не хотел замечать.

А ещё «Москва и москвичи» поражают не только знанием материала, но и поистине раблезианским слогом  (скажем так – его московской версией). Как-то за всеми этими описаниями хорошо виден дядя Гиляй: «Ходили охотники, обвешанные утками, тетёрками, зайцами. У баб из корзин торчали головы кур и цыплят, в мешках визжали поросята, которых продавцы, вынимая из мешка, чтобы показать покупателю, непременно поднимали над головой, держа за связанные задние ноги. На мостовой перед палатками сновали пирожники, блинники, торговцы гречневиками, жаренными на постном масле. Сбитенщики разливали, по копейке за стакан, горячий сбитень – любимый тогда медовый напиток, согревавший извозчиков и служащих, замерзавших в холодных лавках. Летом сбитенщиков сменяли торговцы квасами, и самый любимый из них был грушевый из вареных груш, которые в мочёном виде лежали для продажи пирамидами на лотках, а квас черпали из ведра кружками».

Это Охотный ряд конца позапрошлого века. Эх, отправиться бы туда прямо сейчас! Ну – хотя бы почитаем Гиляровского.

Гундарин Михаил