Роман-музей: жизнеописание Ирины Антоновой от Данилкина

Лев Данилкин написал большой роман. В каком смысле большой? Ну, хотя бы с точки зрения объёма (почти 600 страниц, не шутка). С точки зрения качества теста? Тут, как говорится, время покажет (хотя многое ясно уже сейчас, об этом ниже). Главное — это большая вещь с точки зрения романной формы. Подлинное наслаждение для любителей классического модернистского (но не авангардного) романа ХХ века (вроде Томаса Манна) и его нынешнего американского, например, извода (Франзен или даже Донна Тарт). Много фабульных линий, но есть генеральный сюжет, настоящая полифония мотивов, твёрдые суждения, психологические нюансы и полутона, огромное количество учёной информации (в данном случае по искусствоведению). Философия. Скандалы. Реальные исторические персонажи.

И, как говорится, кого волнует, что формально перед нами биографическое сочинение о легендарной Ирине Антоновой, много десятилетий возглавлявшей не менее легендарный Пушкинский музей в Москве. Собственно, Данилкин убедительно доказывает, что до Антоновой это был «музей слепков» — он и строился таким в начале ХХ века для размещения копий древних скульптур, дабы народ ходил-просвещался. Формирование Пушкинского как важнейшей культурной институции страны, выставки, проходившие в его стенах, картины, которые мы можем видеть в музее или могли видеть некогда — это основа, хребет книги. Но тут есть авторское лукавство, игра умудрённого мастера. Ибо не этот музей занимает его в большей степени.

Обратим внимание, как толстый данилкинский том сложно называется: «Палаццо мадамы. Воображаемый музей Ирины Антоновой». Первая часть — понятно, снижающая ирония (тем более, есть в книге и про палаццо, и про «мадаму»). Важнее «воображаемый музей». Внутренний сюжет книги как раз и заключается в сотворении этого самого музея и в его описании, конечно, предположительном. Всё как в «настоящем» романе, где для автора открыто сознание героя (причем в романах ХХ века как раз зачастую отрыто не полностью, так сказать, в диалоговом режиме автора и персонажа, на уровне предположений).

Антонова была человеком жестким. Иногда ОЧЕНЬ жестким. Автор меланхолично перечисляет слухи о том, что кто-то из сотрудников музея после визита в её кабинет отдал богу душу. Столь же бестрепетно он цитирует крайне ругательные эпитеты, которыми щедро наделяли Антонову и подчинённые, и посторонние. Отнюдь не пытаясь обелять героиню, он анализирует сомнительные со всех сторон истории вроде тайного хранения изъятых в нацистской Германии произведений искусства и многое другое.

А точнее, автор как романист проводит своего героя через всякого рода испытания и соблазны, посматривая на него как бы со стороны: выдюжит ли, не сломается ли? При том, и романист знает ответ, что произойдёт в рамках его произведения, и биограф Данилкин, что случится в рамках исторического времени. Антонова от главы к главе только крепнет, набирается сил и мудрости, и отчётливо крепнет авторская симпатия к ней.

Как известно, 50-летний Данилкин мелкими личностями не интересуется. Герои его объемных биографических сочинений как на подбор: Ленин, Гагарин, да ещё Александр Проханов (герой его дебютной биографической книги, самой иронической по отношению к герою). Но по моему ощущению, самые теплые чувства он испытывает именно к Антоновой. Причём — ещё один внутренний сюжет — он начинает как будто с «нижней точки», а доходит до высшей. Выше некуда! Судите сами: в финале автор рассуждает ни много, ни мало о внутренней связи Антоновой с Сикстинской Мадонной! Причём речь он ведёт не о какой-либо иной из великих картин, которые так хорошо знала Антонова, но «исключительно о «Сикстине», к которой ИА относилась по многим причинам с (экстатическим) благоговением и, предположительно, даже отождествляла себя с ней». А самое главное в её, так сказать, внешних компетенциях, по мнению Данилкина, это неумение твёрдой рукой наводить порядок в коллективе, находить общий язык с разнообразным начальством или даже вести крайне результативную музейную работу. «Её деятельность была формой творчества, у нее была способность создавать новое, она была артистом», — пишет Данилкин. В его устах это, конечно, звучит как апология Антоновой.

При том, повторюсь, он отнюдь не закрывает глаза на не слишком благовидные её дела и даже помыслы (например, намерение «ограбить» «Эрмитаж», переместив часть его коллекций в Пушкинский). Он пишет о её авантюризме, её расчетливости, холодности, высокомерии, непомерном тщеславии, но как будто невольно каждый раз находит столько же примеров, свидетельствующих об обратном....

Такое бывает с романистами. Как известно, Маргарет Митчелл свою Скарлетт в интервью ругала последними словами, но написанное в книге говорило совсем о другом отношении.

И ещё. Я уже сказал о большой романной форме, к которой тяготеет книга Данилкина. Вот именно такой формы сегодня в русской литературы крайне мало. У нас есть романы-памфлеты, романы-фантазмы, романы-лирические излияния. Романа большого дома, романа музея долго не было. Теперь есть.

Михаил Гундарин