Какие книги читал Ленин перед смертью: список, который удивит

Устоявшийся миф гласит, что Ленин читал "правильную литературу" - исключительно Маркса, Энгельса, Плеханова и партийную прессу и писателей, которые показывали "правду жизни". Реальность, однако, оказывается куда сложнее и человечнее.

Когда мы обращаемся к последним полутора годам его жизни, проведённым в подмосковных Горках, мы видим не гранитный монумент, а больного, частично парализованного человека, запертого в тишине усадьбы, пока в Кремле без него уже делили власть.

И главным его собеседником, последним окном в мир становится книга. Изучение списка литературы, которую ему привозили сёстры и Надежда Крупская в 1922–1923 годах, — это не просто библиография. Это окно в сознание человека, подводящего итоги. И список этот раскрывает интересы, которые могут показаться чуждыми ортодоксальному марксизму.

С мая 1922 года, после первого удара болезни, и до самой смерти в январе 1924-го, Ленин ведёт отчаянную борьбу. Не столько с недугом, сколько с изоляцией и очевидной узурпацией власти. Его мозг ясен, но он заперт в своём теле. Он требует приносить ему все основные партийные газеты («Правда», «Известия»), а также партийные журналы и стенограммы съездов. Он не смог присутствовать на XII съезде РКП(б) (апрель 1923 г.), но тщательно изучал все материалы и стенограммы выступлений, особенно Троцкого, Сталина и Зиновьева.

Его особенно мучил национальный вопрос: он внимательно читал материалы о «грузинском инциденте» — конфликте Сталина, Орджоникидзе и группы грузинских коммунистов («национал-уклонистов»). Это напрямую вылилось в его последние, отчаянные статьи: «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше».

Эту политическую лихорадку он подкреплял фундаментальным чтением. Его очень волновали проблемы только что введённого НЭПа: он изучал отчёты и статьи по кооперации (что позже легло в основу его работы «О кооперации») и труды экономиста Ю. Ларина. Одновременно он возвращался к философии. По свидетельствам, он перечитывал Гегеля, особенно «Науку логики», ценил работы А. М. Деборина, одного из главных интерпретаторов гегельянства в марксизме, ища в диалектике ключ к происходящему.

И только когда политическое и теоретическое чтение становилось слишком утомительным, Крупская или сестра Мария Ильинична читали ему вслух. Здесь чтение из рабочего инструмента превращается в единственную доступную роскошь, в способ не сойти с ума. Ценность этого последнего списка именно в том, что он отражает не подготовку к съезду или полемике, а личную, экзистенциальную рефлексию. Что читает человек, перевернувший мир, когда мир уходит из-под его контроля?

«Неправильный» список: главные открытия

Личная библиотека Ленина в Горках насчитывала тысячи томов, но нас интересуют именно те книги, которые он просил привезти или перечитать в последние месяцы. И здесь канонический образ даёт трещину.

Если отбросить газеты (он до последнего требовал свежую «Правду» и «Известия»), то в его запросах доминируют три неожиданных направления:

Русская классика ― массовое, почти запойное перечитывание произведений писателей XVIII–XIX веков.

Запрещённая сатира ― прямые просьбы достать книги писателей-эмигрантов.

Новая литература ― живой интерес к советским писателям.

Эти направления не просто удивляют, они показывают, что Ленин, столкнувшись с первыми движениями и достижениями созданной им системы, искал ответы не только у Маркса, но и у русских классиков, и даже у своих идеологических врагов.

Смех сквозь паралич: загадка Аркадия Аверченко

Музей-усадьба «Горки» сохранил свидетельства о том, что в последние годы жизни Ленин проявлял интерес к «белогвардейской литературе», стремясь понять, как его противники осмысляют революцию. Среди авторов этого лагеря особое место занимал Аркадий Аверченко — «король смеха» дореволюционной России, редактор легендарного «Сатирикона».

Аверченко яростно отвергал Октябрьскую революцию. В сентябре 1920 года в Симферополе (ещё до падения Врангеля) он успел издать сборник «Дюжина ножей в спину революции» — едкую сатиру на большевиков. Затем он эмигрировал: через Константинополь добрался до Праги, где обосновался в июне 1922 года. Книга была переиздана в Париже в 1921 году.

Известно, что Ленин в 1921 году написал рецензию на эту книгу под названием «Талантливая книжка», где признал яркий талант Аверченко, но оценил его взгляд как типичный для «командующих классов». Возможно, именно критическое чтение враждебной литературы помогало Ленину видеть слабые места собственной системы — те самые абсурды нового быта, над которыми издевался Аверченко и которые всё больше напоминали классическую русскую бюрократию.

Бюрократия и «Мёртвые души»: Щедрин и Гоголь

Второй пласт его чтения — русская классика. Но и здесь важен акцент. Он просит вслух перечитывать ему не «зеркало революции» Льва Толстого (хотя «Войну и мир» и «Хаджи-Мурата» ему тоже читали), а самую беспощадную русскую сатиру. Его настольными книгами, по свидетельству Крупской, становятся «Мёртвые души» Гоголя и произведения Салтыкова-Щедрина.

Это уже не было чтением для отдыха. В своих последних статьях Ленин с ужасом пишет о «бюрократическом болоте», о том, что госаппарат, по сути, остался старым, царским, «он только слегка подкрашен сверху». Он предлагает реорганизовать Рабкрин (Рабоче-крестьянскую инспекцию), но чувствует, что это полумеры.

И на этом фоне чтение Щедрина выглядит как акт самодиагностики. Он, создатель новой государственной машины, смотрит в её нутро и с ужасом узнаёт там вечных «помпадуров», «ташкентцев» и чиновников из города Глупова. Он видит, что теория — это одно, а вековая российская «обломовщина» и бюрократия — совсем другое. Классическая сатира оказалась страшным пророчеством, которое сбывалось на его глазах, но уже под красными флагами. Он искал у Щедрина ответ, как победить того монстра, которого не учли ни Маркс, ни Энгельс. Но вот нашёл ли?

Горький и поиск нового человека

Среди книг, которые Ленин просил читать вслух в последние месяцы жизни, особое место занимали «Мои университеты» Максима Горького — повесть, которая вышла буквально недавно, в 1923 году. Крупская вспоминала: «Любил, чтобы вечером читали ему что-нибудь вслух. Читали усиленно Демьяна Бедного, стихи из сборника революционных стихотворений, Беранже, несколько вечеров подряд “Мои университеты” Горького».

Этот выбор не случаен. «Мои университеты» — это завершающая часть автобиографической трилогии Горького, история о том, как бедный сирота из народа, через унижения, голод и тяжелейший труд, через самообразование и бунт против несправедливости становится человеком и писателем. Это рассказ об «университетах улицы», о народной стихии, о той самой России, которую революция должна была преобразить.

Горький писал о формировании личности через борьбу и страдание. Ленин же в последние месяцы всё острее чувствовал, что революция не создала нового человека, а лишь дала старому: чиновнику, помпадуру, обломовцу — новую форму и новую идеологию. В итоге, разочаровался в быстром строительстве социализма и предложил НЭП.

Возможно, чтение Горького было попыткой вернуться к истокам, к романтике революции, а также болезненным напоминанием о том, как далеко реальность ушла от идеала.

Ленин-читатель: за человеком и иконой

Что объединяет эти, казалось бы, разрозненные книги: запрещённого сатирика-эмигранта, писателей XVIII–XIX веков и современного классика? Их объединяет поиск правды вне догмы. Последняя библиотека Ленина — это признание ограниченности любой теории перед лицом реальности. Это портрет человека, который на пороге смерти проявил поразительную интеллектуальную гибкость. Он не закрылся в коконе собственных сочинений, а жадно искал диалога с врагами (Аверченко), с гениями прошлого (Щедрин, Гоголь) и с талантами настоящего (Горький).

Есть и ещё одна, последняя деталь, зафиксированная в воспоминаниях. За два дня до смерти Крупская читала ему вслух рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Надежда Константиновна вспоминала: «Сильная очень вещь... Ильичу рассказ этот понравился чрезвычайно. На другой день просил читать рассказы Лондона дальше...». Следующий рассказ Лондона оказался «пропитан буржуазной моралью», и Ленин «засмеялся и махнул рукой».

Миф о монолитном вожде, читающем только «Капитал», удобен, но лжив. Реальный Ленин в Горках, оторванный от власти и борющийся с афазией, остался наедине с великими, неразрешимыми вопросами. И, как всякий большой ум, он искал ответы не в партийных брошюрах, а в великой литературе, даже если она была написана его врагами.